Проводы
Пахло жареной картошкой,
Винегретом из свеклы.
У осеннего окошка,
Вздрогнув, сдвинулись столы.
Запиликала гармошка
Разухабистый мотив:
«Ох, солдатская дорожка,
Ухожу не долюбив!»
Мать глядит на сына грустно –
Что там будет впереди?
Тянет лапой заскорузлой
Жалость сердце из груди.
Ну, а он, пацан, мальчишка, -
Все бы хахоньки, смешки,
Всем друзьям на память книжки
Дарит, песни и стишки.
А наутро с эшелоном
Укатил… и след простыл,
Министерства обороны
Рядовым теперь он был
На стене висят портреты.
Дом без сына опустел.
Под Салангом, от ракеты,
В танке заживо сгорел.
Павшим
В быту своем кромешном
Помним ли мы их, люди?
Всех тех, кто не дополз,
Не дошагал.
Свинцом сожжен
И замертво упал?
Нет, нет… не надо жалости для них
И этой слезной женской мокроты.
Земную твердь штыком пронзает стих,
Развеет мрак их вечной темноты.
Нальет в глазницы мертвые огня
И хоть на миг останки оживит.
Веселым смехом будущего дня
Могильный сдвинет в сторону гранит.
Чтоб им взглянуть на чистые поля.
Услышать шум тайги и плеск морей;
Им стала колыбелью мать-земля,
Укравшая своих богатырей.
Они ее спасали как могли.
И пали… кто от пыток, кто в бою.
Им зажигают Вечные огни, -
Они сожгли ведь молодость свою,
Собою загораживая путь.
Железу злому шли наперерез;
На пулемете накладывали грудь –
Известные герои или без…
Текут года, как светлая вода, -
Но только, люди, заклинаю вас:
Не забывайте павших никогда! –
Они глядят из прошлого на нас.
***
Мы убили войну в сорок пятом году…
До сих пор не затянутся раны.
До сих пор по Европе хоронят войну
И рокочут органами храмы.
На могилах солдатских не вянут цветы
И не высушить слез материнских.
В Трептов-парке с ребенком глядит с высоты
Наш солдат на обломках фашистских.
Обнимает ребенка гранитной рукой,
Укрывает своей плащ-палаткой.
А на Родине, где-то, над тихой рекой
Слезы льет россиянка украдкой.
Мы убили войну в сорок пятом году…
И салютом расставили точки.
Слышишь, мир, как в спасенном от смерти саду
Рвутся жизнью набухшие почки?!
«Самовар»
Без рук, без ног, обрублен, как пенечек,
В военном лазарете он лежит.
Виски седы и жить устал. Не хочет
Он так обрубком тела, дальше жить…
Была жена, а где теперь, не знает;
Наверно, где-то счастлива с другим…
Губами лишь он воздух осязает,
России разнесчастный, воин-сын.
Тесна, как гроб, больничная качалка.
Не низкая она, не высока.
И тетя Паша с жестокою мочалкой
Придет помыть остатки мужика.
А за окном ревут, летя, машины.
На улицах – людской круговорот.
А у седого этого мужчины
Размеренно и тихо жизнь течет.
«Сестра, сестра, подвинь к окну качалку!
Хочу на мир веселый я взглянуть».
Подвинула, он отпустил хожалку;
Окно открыто, можно и вздохнуть.
И вдруг по-волчьи, хищно выгнув шею, -
Схватил зубами складку полотна:
Себя он вырвал, словно из траншеи,
И полетел гранатой из окна!
Солдат пехоты
России верные сыны:
Танкисты и пилоты.
А он был труженик войны -
Солдат пехоты.
Листал гербарии дорог.
На Запад топал.
Подошвой кирзовых сапог
Ласкал Европу.
Спасал он Родину свою
От порабощения.
И зубы стискивал в бою
Святого мщения.
Наград звенящих не искал, -
Уж вы поверьте! –
Европу пленную спасал
От верной смерти.
На нитях дальних рубежей,
В тумане кроясь,
Противотанковых ежей
Колючий пояс.
Пластают танки на снегу
Следов зигзаги.
Не взять жестокому врагу
России флаги.
Шагал он, падал и вставал
В огне-лавине.
И час желаннейший настал –
Солдат в Берлине!
Своею кровушкой омыл
Он камни в Варне.
Освободителем он был,
Советским парнем.
Не все солдатушки пришли, -
Такая доля.
Им обелиски возвели
На бранном поле.
России-матери седой
Скорбеть поныне,
О не вернувшемся домой
Любимом сыне.
Песня матери
Тают минуты под утро как свечки.
Дом пробудился, живет…
Мать, нагибаясь с ухватом у печки,
Грустную песню поет…
Слышится в песне тоска и кручина
За душу сильно берет…
Как проводив в бой последнего сына,
Мать с фронта весточку ждет.
Здесь не видали мы танков с крестами,
Бомб не слыхали мы вой…
Где-то вдали, за глухими лесами,
Шёл изнуряющий бой.
Нет, не помог Бог суровый с иконки…
Верила снам, не сбылось…
Трижды жесткую суть похоронки
Ей уяснить довелось.
Сколько слезами ночей оросила,
С Богом шептавшись в углу?
Лишь одного, одного ты просила –
Смерти скорейшей врагу.
В войнах звериной жестокости много.
Море невысохших слез…
Многим дойти до родного порога
С этой войны не пришлось.
Есть и у ней на стене в черной раме
Фото минувшей войны…
Смотрят с улыбкой в глаза старой маме
В форме солдатской сыны.
Солдатский архипелаг
Над душевным каменьем окопа –
Луны, афганская краса.
Стволом нацепилась Европа
Солдату нашему в глаза.
У них – английские прицелы,
Оправа цейсовская линз.
Молитвы, закатив глаза, пропели
И полетели пули вниз.
Ну, хватит «дух» стрелять, довольно!
Но азиату ль нас жалеть…
Кольнуло мать под сердце больно
Отрикошетившая смерть.
И каска с головы скатилась,
Бог весть какого образца;
Она в войну еще носилась
На голове его отца.
Теперь проколота, как шилом
Каким-то дьявольским, -насквозь!
Рука недвижная застыла…
Тут не надейся на «авось»!
Одни палят по перевалу,
А те – оттуда, в перекрест…
Афганец грязный у дувала
Советский хлеб душистый ест…
Прости последний грех солдату,
Моя родная сторона;
Мы предаем чиновных мату –
На кой нам черт нужна война?!
Ушла избитая колонна.
Воззвал к молитве муэдзин…
А мать убитого с талоном
Спешит с надеждой в магазин.
***
Годы, годы! Мне за тридцать.
Вот иду под сосен шум,
Под веселый писк синицы
Вьется нить упрямых дум:
Сколько их, воспоминаний,
И раздумий в тишине,
Сколько встреч и расставаний
В этой милой стороне…
Здесь война не проходила,
Не горел здесь хлеб в полях,
Но траншеи сохранила
На лице своем земля.
Рыли бабы их с тоскою, -
Им казалось: меркнет свет…
Но сломали под Москвою
Зверю злобному хребет…
Русь моя
отрывок из поэмы
В тот горящий сорок первый,
В год несчастий, горя, зла…
На войну почти что первый
Он уехал из села…
Был танкистом, обгоревший
На границе в плен был взят.
Отрешённый, потемневший
Шел, средь раненых солдат.
Было, было… И колонна
В окровавленных бинтах,
И затворов лязг, и стоны,
И прикладов резкий взмах.
На друзей усталых плечи
Руки раненых легли.
Шли на запад. А навстречу
Гордо гитлеровцы шли.
Зубоскалили надменно
И кривлялись. А один
Вдруг спросил по-русски пленных:
«Ну и как – смотреть Берлин?»
А в ответ, в бинтах и саже,
С матершиною танкист:
«Но и вам Москву покажут, -
Поглядишь ее, фашист!»
И в ответ – треск пистолета,
Золотых зубов оскал.
В грязь размытого кювейта
Молодой танкист упал…